Вязь из жизни и слов, переплетение судеб, или о насущном и вездесущих

Один мой хороший знакомый (и в каком-то смысле учитель) как-то назвал меня «вездесущей».
Например, глядя, как он пишет, не покладая рук, как Ван Гог, я поняла простую истину: «Признание достаётся не тому, кто страдает, а тому, кто много работает».
И я спросила его, что значит «вездесущая». Я ношу твои стихи в телефоне повсюду, ответил он.
И вчера, встретив Лену, я поняла, как важно присутствовать в чьей-то жизни и судьбе незримой, но определённой и определяющей.

красный цвет удачи и вдохновения

Лена связала мне шапку и шарф на зиму. И я подумала: что это и есть та самая вязь из жизни и слов, переплетение судеб. Я буду носить тебя с собой. Зимой, когда снег в лицо колкой крупой, и дрожишь на ветру на московских проспектах – одна против целого мира, я закрою глаза, почувствую твоё тепло – и строчки внутри оживут, превращаясь в книгу.
Потому что я давно поняла: насущна (безусловно необходима) только наша душа.
Иногда одна встреча, разговор о ней и её тихих, почти беззвучных, словах становится вехой на жизненном пути, и на судьбоносном перекрёстке я смогу свернуть не глядя, не рассуждая – в нужную сторону даже в тумане и темноте зимней ночи.


Впрочем, я мёрзну и летом, так бывает, когда вокруг чужие люди и чужие слова. Но теперь у меня есть ты, вездесущая. И мне больше не страшно.
В моём первом романе «Белый город» есть такая метафора «Костёр времени»: героиня шагает по шипам роз, в неё летят камни, но ей нужно дойти до конца, чтобы вытащить из костра свои записные книжки… где окажутся лишь пустые страницы. По поводу второго романа уже высказывались, что «написан кровью».
Третий – и есть дорога к костру, а кроме собственной крови у меня нет иных чернил. По-другому писать я не умею.
Ты сказала: бороться за книгу, как за любимого ребёнка.
«Транс» шёл почти четыре года к читателю, и теперь мы отмечали его премьеру, которая непременно будет успешной!
И я тоже решила, что никогда больше не буду сливать свою кровь в сеть, как в унитаз. Хватит с меня этой сетевой свободы.
Потому что я верю, в такой записной книжке не может быть пустых страниц:
правда жизни
Стереотип героя-любовника – лишь маска, под которой, как мумию, похоронили живого человека. Всю жизнь он искал единственную во многих лицах, а «громкую славу» заслужил лишь тем, что откровенно  – первый из всех живущих на земле – написал об этом. А начинал свой жизненный путь как проповедник (как и Ван Гог), но его проповеди были слишком искренни и не отвечали доктрине церкви. Его выгнали вон, скитаться, проповедуя любовь.
Да, мой роман – оправдательная речь бродягам: Люциферу, Казанове, трусливому булгаковскому Мастеру, запечатлевшему себя в образе Пилата.
И никто не примет такой трактовки – не потерпят ломки стереотипов.
Но я буду бороться. И мы будем жить. Долго и счастливо, незримо присутствуя в судьбе тех, кто ждёт нас и любит.
В конце концов, если веришь в свою правду, нужно суметь раздеться на площади, отрезать себе ухо, пожертвовать собой ради неё.
Потому что страх диктует разум, который, как ты сказала, держит в руках вожжи от пяти коней-чувств, а душа спит в повозке, как больной пассажир.
Ты меня разбудила, спасибо тебе за это! И за то, что ты есть у меня.
И пусть наши души крепко держат вожжи судьбы в руках – и никогда не заснут!

P.S. На Патриарших поздним вечером не было никого, даже чёрные коты и прочая булгаковская нечисть оставили меня, наконец, в покое, и появилась возможность спокойно обдумать всё сокровенное.
_DSC8225 _DSC8227