WARUM

DSC01488

Порой чужое, непонятное слово способно воскресить в памяти целый фрагмент жизни с улицами и набережными, чувствами, событиями, запахами, звуками… – деталями, которые, казалось бы, истаяли навсегда.

«Warum?» – слово из песни. Исполнительница написала её на смерть подруги от передозировки героина. И сама, насколько мне известно, отправилась вслед за ней. Мы слушали её, когда гоняли по горному серпантину Северного Кавказа. И спустя годы эта песня ещё звучит в моих снах. Чистый мощный вокал, похожий на орган или волчий вой. Глас отчаяния в ночи. Просыпаюсь в слезах. И мне бы хотелось продлить жизнь нашей музыке, но я не помню ни имени певицы, ни названия песни. А сквозь темноту безвременья до меня доносятся голоса моих друзей, обрывки разговоров, смех, я чувствую даже прикосновения рук, но не могу разглядеть лиц. Лица скрывает непроглядная дымка прожитых без них лет.

Переходный, обнуляющий всё и всех год, рубеж веков… Сочи, как шекспировские Монтекки и Капулетти, делят между собой два клана. Побережье принадлежит местным. Они курят «Золотую Яву» и ездят на чёрных «Волгах». Дендрарием заведуют серьёзные ребята с Дальнего Востока в ярких спортивных костюмах. Они предпочитают иномарки и стомиллиметровые сигареты «Вирджиния».  Я живу на улице Роз…

В январе по утрам можно пить кофе и курить на балконе в футболке, а сочинские красавицы, как голливудские кинодивы, разгуливают в шубах и в туфлях на шпильках. Тепло и солнечно. И ветер напоен ароматами незнакомых цветов и морскими йодистыми испарениями. Я счастлива. Устроилась референтом в порт. Сбылась мечта жить у моря.

«Ну и что, море?», – спросил меня на собеседовании будущий начальник и тоскливо уставился в синюю даль за окнами.

Тот же сплин преследовал и моих друзей. Люди у моря, они смотрели вдаль – и не видели бесконечности. Не понимали, какое сокровище плещется у ног. Синее серебро, бирюза, жемчуга волн. Невозможно оторвать взгляд от волнующего горизонта. Ощущение наполненности каждого мгновения, приключения, перспективы – так чувствуют себя капитаны дальнего плавания. А мои друзья к морю приходили редко, вечера проводили в бильярдной. Познакомились мы, когда я обыграла в русский бильярд мастера спорта. Мастер перепил чачи и вина, и рука была нетвёрдой. А может, и что покрепче чачи и вина. В те годы многие в Сочи коноплю выращивали в огородах. А на автобусных остановках курильщики источали характерный – не сигаретный – запах. Черноволосая подруга мастера и врубала «Warum?» на полную катушку в своей «Волге», когда мы мчались в горы наперегонки с ветром.

Золотая сочинская молодёжь. Обеспеченные детки богатых родителей. Я недоумевала: у людей всё есть, зарабатывать на жизнь не приходится, красота вокруг неописуемая. Рай. В таких условиях можно вторым Гогеном стать и прославиться на весь мир. А они вели мрачные разговоры о бессмысленности бытия и постоянно что-то потребляли от скуки.

Я один раз попробовала. Сидели с мастером в привокзальном баре в Адлере. На столе –бутылка спрайта и две чашки кофе по-восточному. За окнами – бархатная тьма. Настенные часы показывали полночь. Закурили. Когда в следующий раз подняла глаза, на часах было шесть, а за окном стоял вязкий розовато-пепельный утренний туман. Куда подевалось моё время? Я была на земле, в адлерском баре, кто-то же выпил два литра спрайта и шесть чашек кофе, судя по пустым чашкам на столе. Но если время безвозвратно исчезло, стёрлось из памяти, значит, меня там не было. Больше не экспериментировала, пила вино. Если пьёшь и пьянеешь, всё равно живёшь, чувствуешь часы, минуты, и время не пропадает.

Я любила свои дни, они – нет. Ничто их не радовало, не могло увлечь по-настоящему. На события, слова и поступки ложилась тень щемящей печоринской тоски – «мне всё мало».  Точно люди, мающиеся в очереди к дантисту, они не знали, как убить время. Бесшабашность, страсть к риску и бешеным скоростям тоже от скуки, неумения себя занять.

В Сочи я прибыла из Карелии. Объясняла: русская Скандинавия, северо-запад. Они смотрели в мои раскосые глаза, на финские письмена в старом паспорте – и мечтательно произносили: «Корея». Так и не поверили, что я из России. Обещали: «Приедем к тебе в гости». Наверное, загадочная, далёкая Корея манила их к себе, как меня – море.  Человек вечно ищет что-то за горизонтом, кажется, только на другом берегу начнётся новая счастливая жизнь. А она плещется под ногами. Мелеет и испаряется.

Как-то по дороге с работы купила газету в киоске. В заметке рассказывали о жуткой участи выпускницы филологического факультета, попавшей по распределению в горное село. Местные предупреждали юную учителку: не ставить двоек детям. В селе едва говорили по-русски, а она хотела работать честно. После нескольких предупреждений её похитили. Держали на цепи и наркоте, на полу, как собаку. Когда мучилась от жажды, заставляли пить собственную мочу. Избивали, ломали пальцы. Истатуировали матными словами всё тело. Водили к ней по десять человек в день. Когда молва о горном борделе дошла до городов, девушку вызволили. В больнице она пришла в себя, осознала случившееся – и удавилась поясом от халата, перекинув его через железные прутья кровати. В предсмертной записке написала: «Я очень хочу жить, но не могу себе позволить». О наказании мучителей девушки в заметке не было сказано ни слова.

Рабство на Кавказе официально запрещено советской властью, а неофициально люди продолжают пропадать в горах до сих пор…

Моё время снова исчезло. Очнулась на скамейке в парке, с газетой в руках. Зуб на зуб не попадал от холода. Над головой в морозном небе сияли звёзды. Днями на солнце в Сочи тепло, но после заката температура резко падает даже в апреле.

Не знаю, можно ли заболеть от нервного потрясения, или я простудилась в ту ночь, но лихорадило с неделю. Мои друзья приносили еду и готовили. Кореянку надо беречь – как надежду на лучшую жизнь. В Сочи тогда я видела лишь одного иностранца: испанец, жил в трейлере, припаркованном на стоянке у моря. Говорил всем на ломаном английском: «I travel around the world». Первый свободный путешественник. Русские ездили отдыхать в черноморские санатории по путёвкам.

Когда поправилась, снова помчались в горы. Развеяться.

На крутом повороте машину выкинуло за край дороги. Подо мной зияла пропасть. Головокружительная высота. Километры пустоты под передними колёсами. На дне обрыва извивалась горная река – маленькой изумрудной ленточкой. Динамики выли: «Warum?!». Мы слушали песню, боясь пошевелиться. Машина кренилась и покачивалась, как лодка на невидимых волнах. Минуты, пока решали, что делать, показались вечностью. Как самая лёгкая, чтобы сильно не раскачивать машину, я переползла с переднего сиденья на заднее – для равновесия. Перевес стал в пользу земли. Но камни из-под передних колес продолжали сыпаться на дно обрыва. Нам повезло, что заднее колесо уткнулось в кусок скалы на обочине. Скала удержала нас в полёте. Дальше мы с Варум остались сидеть вдвоём сзади против мастера за рулём, а его друг осторожно вылез наружу и, упершись плечом в дверь, выиграл ещё полметра у пропасти, оттащив машину назад, к дороге. Задний ход – выехали!

Никогда не забуду молчание обратного пути, посвист ветра в щелях приоткрытых окон, мелкий дождь и тихий, но непрерывный поток слёз Варум…

Через месяц я вернулась домой, в Карелию. После окончания Университета переехала жить и работать в Москву. А в Сочи снова попала спустя годы – в отпуске. Город готовили к Олимпиаде, строили высотки бизнес-центров и элитных жилых кварталов, по радио в объявлениях бодро призывали сочинцев не развешивать бельё и подштанники на балконах, чтобы не портить облик современной европейской столицы. В уличных пробках гудели маленькие юркие «Смарты».

Случайно встреченный в кафе на набережной друг мастера рассказал, что они разбились в горах лет за пять до моего приезда. Вдвоём с черноволосой Варум. Оба, вероятно, сидели впереди, и некому было их уравновесить.

Я побывала на могилах. Съездила на экскурсию в горы – по новой, широкой дороге. Безопасной, если бы не один участок, сохранившийся от старой трассы. Участок, где каждые десять метров дороги увенчаны цветами в память о погибших в пути…

И сейчас, когда сквозь сон слышу «Warum?», я просыпаюсь в слезах, подхожу к окну московской квартиры – и часами смотрю на дождь.

Что-то сломалось в людях, если им отказывает инстинкт самосохранения. Что-то в мире не так, если люди не дорожат ни своей, ни чужой жизнью.

Кто-то циничный ответит: «Всё правильно, детка! Это естественный отбор». Но почему отбирают любимых?

Человек – единственное существо на планете, способное  чувствовать время и сознавать конечность пути. И пока жива, я не перестану спрашивать: «Почему?! Почему? Почему…».

(31 января 2016)


Вернуться на страницу ПРОЗА >>>