The drama is inside us, it is us («Libera me». Alex Majoli)
Я могу написать тысячи слов. Ты не вернёшься. Я могу дать обет молчания. Ты всё равно не вернёшься. Дождливый, промозглый ноябрь. Как же в нём неуютно! Одной. Без тебя. Ты не найдёшь меня. Не увидишь. Я заблудилась в ночных переулках-оборотнях и не знаю, ни куда, ни что дальше. Фонари не горят, и приходится идти на ощупь в вязкой темноте. Вздрагиваю от звука своих же шагов, подворачиваю ногу, падаю. До ближайшего проспекта далеко, как до рассвета. Но денег на такси нет, да и не возьмёт никто с разбитыми коленками в порванных колготках. Плохо, что посветить нечем: зажигалка покоится на дне лужи шагов сто назад. Есть ещё спички. То есть одна. И стена. Шершавая. Можно чиркнуть спичкой о стену, прикурить и осмотреться. Но никто не будет целовать царапину на стене, даже если Джон Фанте[1] – мой любимый писатель.
Ты не чувствуешь, не помнишь меня больше. Ты не вернёшься.
– Есть место на Земле – Полинезийские острова Лайн, где время обгоняет нас на целые сутки. (В кадре – карта с часовыми поясами, крупным планом – флажок в маленькой точке в Тихом океане). Там люди живут в нашем завтрашнем дне. Провожают солнце раньше всех и вечно сожалеют об упущенных возможностях и несбывшихся мечтах. Простившиеся, но не прощённые. И если бы можно было остановить время, то только там, на закате. И тогда они всё бы успели. И мы тоже. Как тебе такое начало?
– Круто. А кем я буду?
– Фотографом, как и хотел.
– А это достаточно романтично? Может, лучше писать стихи?
Летний Камергерский, кафе, солнечные блики в бокале красного вина. Ты торопливо подсел ко мне за столик, раскидав по нему листки с детскими закорючками. И торжественно, на выдохе произнёс:
– Хочу снять фильм о своей жизни! А ты поможешь мне написать сценарий.
Тебе двадцать пять, и ты слишком наивен, если думаешь, что кому-то будет интересна твоя жизнь. Или мне нужно придумать её тебе интересной? Жизнь искателя и романтика? Конечно же, вслух я этого не говорила. Сегодня пишем уже пятую версию.
…Ты стоишь на крыше небоскрёба, вглядываешься в тревожное море ночных огней, впитываешь звуки никогда не спящего города. «Нет, ты не Байрон, ты другой»…
…Ты влюблён в девушку с обложки журнала «Vogue», которая между ботоксом и педикюром пишет стихи…
…Ты мечтаешь о далёких островах будущего, куда в финале вы с ней уезжаете остановить закат твоей волшебной камерой, чтобы люди могли жить и любить друг друга вечно…
Сценарий твоей жизни… Самому не смешно? Может, лучше поедим мороженного и погуляем?
Расплавленная Москва, асфальт тает под ногами, мороженное – в руках. Пыль, духота. А у тебя широко распахнутые карие глаза и загнутые ресницы, как у оленёнка Бемби в мультиках, и белые сладкие капли на рукаве. Наверное, умеешь удивляться.
– Сколько фильмов снято по твоим сценариям?
– Нисколько, никому они не нужны. Десять отказов в почте от ведущих кинокомпаний. И один – от самого Щербакова. Могу распечатать и повесить над рабочим столом как переписку с великими.
– А мне понравилось про убийцу. Мрачно. Но лихо закручен сюжет. Может, он не понял, кто убил?
– Цитирую дословно: «Настоящий художник способен увидеть драму в скучной жизни соседей по лестничной клетке, а убийц нам своих хватает».
– И поэтому ты согласилась писать для меня?
Ты случайно набрёл на мои опусы в сети и завалил письмами. К каждому прилагалась фотография одного из моментов твоей жизни. Не знаю, что именно меня так тронуло в них: эмоции, постановка кадра или как раз то самое пресловутое «умение видеть», но мы встретились.
– Я – скучный? Только честно…
Зря всё-таки согласилась.
«Мой печальный цветок в пыли, ты – великий город. Видишь, я здесь, на твоих улицах. Прими же меня! Дай мне частицу себя!».[2] Лучшие city-stories созданы теми, кто понимает, что фраза «город – возможностей» означает не материальный достаток, а возможность выбирать и проживать тысячи жизней. Я была танцовщицей, секретаршей, менеджером, разработчиком туристических маршрутов на край света, где, конечно же, ни разу не была, дизайнером, сценаристом рекламных роликов, неудавшимся киносценаристом. В одном городе за несколько лет. Неудивительно, что так сильно люблю Москву и хочу написать об этом. Так дай же мне, о великий город, хоть одного персонажа, который будет проситься на киноплёнку, в записную книжку, в сценарий!
Проспект. Люди идут нам навстречу, мимо, сквозь нас, пёстрой толпой из ниоткуда в никуда. Туфли, сумочки, пиджаки, тёмные очки. Армия безликих. Миражи расплавленной солнцем пустыни. А Москва – город-призрак. Она так быстро меняется, что не успеваешь понять её суть. Эклектика и многоликость, как на рекламном плакате «Город – единство непохожих» (всегда искала на нём цветок, похожий на меня). Стеклянные высотки проспекта скрывают за собой узкие улочки с историческими фамильными замками и деревянными, покосившимися домиками; кто-то выходит из BMW в спортивном костюме, а кто-то из метро в маленьком черном платье; каблуки ломаются о брусчатку, кеды липнут к перегретому асфальту. Лица отражаются в витринах, ускользают, сливаются в потоке теней застеколья. Никто никому не смотрит прямо в глаза. Москва похожа на женщину, у которой слишком много мужчин, потому что каждому из них она дарит то, что он ждёт больше всего. По ней тоскуешь, даже если она спит на твоём плече, ведь по-настоящему твоей она никогда не станет. Будет со всеми и ни с кем, будет разной. Любит саму любовь, а не человека, кто зажёг её, чиркнув спичкой. Москва принимает всех, переваривает и растворяет в безликой толпе, и потому здесь так сложно найти героя.
– Город – это люди, которые в нём живут. Всегда мечтала сочинить что-то вроде «Москва, я люблю тебя»[3]. Может, тебе останавливать закат на крышах города? Я, конечно, нашла для тебя острова в Тихом океане, но звучит это неубедительно.
****
Бывает, в нашей жизни появляются люди, рядом с которыми постоянно задаёшься вопросом: Что я делаю здесь с тобой? Мне дорого моё время, чтобы тратить его впустую. А потом они вдруг уходят, и вся жизнь превращается в: Что я делаю здесь без тебя? Если хочу быть с тобой и только с тобой. Ты стал для меня таким человеком. Мне всё чаще снится …
Июль. Один из тех немногих выходных дней, когда весь город уехал на дачу. Тишина и пустые трассы. Закат захлебнулся в жёлтом тумане. Снова горят торфяники. Дым крадётся между домами, словно пытается захватить весь мир. Горизонта больше нет. С крыши проспект напоминает апокалиптический мир из очередного киношного блокбастера. Кажется, что рекламные щиты отражают проспект, как зеркала.
– Да… В таких декорациях снимают кровавые битвы, а не сцены любви. Но можно хотя бы репетировать. Придумала слова, которые должен сказать тебе? То есть ей?
Стоишь у самого края крыши и смотришь вниз. Мне страшно даже пошевелиться. Где-то читала, что страх высоты есть обратная сторона стремления к совершенству. Страх падения, страх ошибки. Знаю, что нельзя всегда быть на высоте. Но мне всё давалось легко, всё получалось. С тех пор, как выиграла конкурс сценариев, и на Первом канале вышел мой рекламный ролик, мир изменился. Мне говорили: «Давай! Ты – талантлива». И я поняла, что хочу большего: писать для кино. Но творчество совершенно иной путь. А с тобой мне было не по пути, не получалось.
– Ты хочешь собрать всех женщин в одном лице. Так не бывает. Слова, которые скажешь одной, нельзя повторять другой – не поймёт, не услышит. Не может фотомодель сочинять стихи, образы жизни разные. Выбери одну из них. Тогда я напишу именно те слова, – им поверят и она, и зрители.
– Но это же кино, а не жизнь. Я хочу снять такой фильм, чтобы миллионы девушек и юношей, посмотрев его, научились мечтать. Не нужно показывать жизнь, как есть, её можно придумать. Не важно, какой пастой чищу зубы. Важно, как буду улыбаться в кадре.
– Только в Каннах, куда ты так рвёшься, в кадре как раз зубы чистят. А в сказки больше никто не верит.
– Тогда это уже не искусство. Потому что искусство – это красота.
– Да? А ты знаешь, как оно родилось? В каменном веке рисовали животных на стенах пещеры и метали в них копья, чтобы охота была удачной. Люди поверят твоей мечте, если она будет реальной. Я своих убийц писала по колонкам криминальных хроник в газетах, сценарий не приняли. Ты совершаешь ту же ошибку. Щербаков прав, настоящая драма всегда разыгрывается на лестничных площадках самых обыкновенных домов. Первый шаг ты сделал: отказался от островов в океане. Теперь осталось выбрать девушку не с обложки журнала, а ту, что рядом, ходит по тем же улицам. Расскажи мне о ней.
Ты глубоко вздохнул и замолчал надолго, и тогда мне вспомнился Фанте:
«Что касается вашего вопроса о знании жизни в целом и женщин в частности, у писателей, как правило, гораздо меньше жизненного опыта, чем у прочих, по причине того, что быть в двух местах одновременно невозможно. Или вы сидите перед пишущей машинкой и работаете, или вы активно живёте и набираетесь опыта. Поэтому раз вы имеете потребность писать, а для того, чтобы писать, необходим жизненный опыт, вам стоит научиться обходиться малым. Добиваться многого, исходя из малого, – это и есть формула писательского труда»[4].
– Хочешь читать мои книги? Бери. Только не разгибай уголки страниц. Иначе я забуду, что думала при чтении. Мысли – как птицы, стоит разогнуть страницу – улетят.
Через неделю ты вернул мне книгу, добавив в ней своих «уголков».
Мы решили начать с малого: собирать твои воспоминания по капле, как дождевую воду, чтобы смешать правду и вымысел в напитке романтики.
****
Шли дни, шёл дождь. Мы часами сидели на твоём балконе, пили чай с кардамоном и разговаривали. В нашем городе миллионы окон, и в каждое из них стучалась потеря. Но трагедия всегда случается только с нами, иначе это как бы миф, в который не веришь. Беда стороной не беда. Память расставляет всё на свои места. То, что казалось важным, теряет значение. То, что хотим сберечь, растворяется. То, что хотим забыть, упорно пробивается в жизнь, словно цветок сквозь трещины в асфальте больничного дворика.
Ты навещал маму в больнице. Вместе с ней в палате лежала девушка. И ты слышал, как она говорила по телефону:
– Какая разница, жива я или нет, если мы всё равно не вместе?
Когда зашёл к маме на следующий день, койка девушки пустовала. Медсестра буднично взбивала подушки. Понял, что у каждого человека свой мир, реальности не пересекаются, если люди не с нами, их не существует вовсе. Ощутить боль потери можно, только глядя на пустую койку. Любимый не навещал её в больнице, бросил. А она умерла во время операции: остановка сердца. Её никогда не было с ним рядом. Вскоре там появилась другая пациентка.
Через год в той же палате от рака умерла твоя мама. Отец сделал для неё всё, что мог, но этого не хватило. После ужасов больницы: безнадёжности пустых коек, бесконечных коридоров, дрожащего и гаснущего света, часов ожидания в неизвестности… – вы вышли на улицу и вдруг увидели цветы на асфальте. Яркие, красивые. Ты не знал, почему запомнилось именно это. Но спустя два года окончил режиссёрскую мастерскую при ВГИК и решил снимать фильм о красоте и романтике.
Ты говорил, говорил, говорил… А я думала о том, что беда замыкает людей в себе. Тебе слишком тяжело жить чёрно-белой жизнью, и потому хочешь превратить её в цветное кино. У тебя нет постоянной девушки, потому что девушки любят парней без проблем и без прошлого. А у тебя оно есть. И потому они уходят к другим, а ты покупаешь глянцевые журналы, чтобы девушки на обложках улыбались только тебе. И ещё о том, что, наверно, я первая, кому ты рассказываешь обо всём откровенно.
Я вдруг поняла, почему люди пишут, снимают, создают. Одиночество. Знаешь, в английском языке есть два состояния этого слова: single (самодостаточность) и alone (изоляция). Рано или поздно надоедает говорить с самим собой и хочется крикнуть: «Обратите на меня внимание, я здесь, рядом, мне есть, что сказать вам! Остановитесь!». В кино такие сцены снимают ночью на автобусной остановке под косым дождём. А машины едут мимо – мимо – мимо… героя. Быстрее – ещё быстрее. И никто из них не останавливается. Люди создают что-либо в надежде быть услышанными или хотя бы придумать себе мир, залитый светом, где их любят и ждут.
– Ты не заметила парочку, которая прощалась у подъезда? Девушка нежно обняла парня, а мне почему-то стало холодно и очень грустно.
Мне захотелось тебя успокоить, и я тебя поцеловала.
Серое мягкое небо. Тишина. Птицы поют. Рассвет. Как же часто теперь мне всё это снится!
****
Писатели, сценаристы, как падальщики, подбирают всё, что плохо лежит, и тащат в свои произведения. И порой тем, за кем подобрали, становится нестерпимо больно. Но такова суть творчества. Невозможно всю жизнь писать по книгам, газетным колонкам, иллюзиям. Научить людей мечтать способна лишь сама жизнь.
Твоя история меня затягивала. Цветок в пыли. Вот он у меня под ногами, пробивается сквозь асфальт. Осталось только не пройти мимо, не наступить. Сорвать и поставить в воду. Сберечь.
… Старушка-соседка, которая отдала тебе свою собаку, потому что ей не хватает сил удерживать её на поводке и не на что больше кормить. А теперь она приходит к тебе, треплет собаку за ухом и плачет …
… Девушка с татуировкой крыла бабочки на левом плече, которой ты одолжил зонтик во время июньской грозы и до первого снега ждал, что она захочет его тебе вернуть, и вы снова встретитесь …
… Твой преподаватель по режиссуре, чей фильм запретили в советские годы. Киноплёнка пролежала в архиве двадцать лет, от времени покрылась пятнами и восстановлению не подлежит. На вручении дипломов он сказал вам: «Искусство – это прежде всего огромная смелость жить. Либо вы меняете жизнь к лучшему, либо она вас, но уже к худшему. И нужно быть очень смелым, чтобы запереть жизнь внутри киноплёнки. Но если получится, то это и будет НАСТОЯЩЕЕ КИНО»…
Я чувствовала себя художником, трепетно, тщательно, мазок за мазком наносившим на полотно краски заката. Ему нельзя упустить ни одного оттенка, ведь соревнуется он с самой природой. Люди из твоих рассказов стали мне родными и близкими. Я видела их, говорила с ними. Какой я, к чёрту, сценарист и писатель, если не сказала ни слова правды? Если вместо настоящей драмы напишу романтическую фальшивку, и она выставит тебя на посмешище?
Да, тебе хотелось бы жить иначе, но я решила тебя убедить.
Твоя реакция была предсказуемой:
– Я не буду это снимать. Ты обещала доработать первоначальную версию про острова, а вместо этого написала изнанку моей жизни!
Вертел распечатку сценария в руках, смотрела, как они дрожат, и думала о том, что руки любимых невозможно воспринимать отдельно от воспоминаний о ласках, что они когда-то дарили.
– Я знала, что ты так скажешь. Отправила сценарий Щербакову, он похвалил и прислал контракт. Снимать хочет следующим летом. Подумай! Это же гарантия, что сценарий в десятку. Нас признали!
– Не нас. Тебя. Мисс совершенство! А я думал теперь мы вместе. Ты сказала, чтобы я выбрал того, кто рядом, и я выбрал тебя. Рассказывал тебе всё, чтобы ты поняла: людям не нужна правда, им нужна красота. Шагать по солнечной дороге туда, где небо смыкается с морем. Шагать за мечтой, верить, что счастье есть. А ты записывала мою боль. Слушала меня. Соглашалась. Целовала меня. Нельзя иметь такие нежные губы, и при этом быть такой бесчувственной внутри!
Ты выставил меня за дверь, и несколько дней я не могла до тебя дозвониться.
Лишь с первыми осенними листьями твой автоответчик сообщил мне об островах Лайн и что «нельзя бить чужие сердца, как дешёвую «икеевскую» посуду, а из осколков варить колдовское зелье».
Ты уехал снимать свою версию реальности, а я узнала ещё одно состояние одиночества: abandoned. Покинутые дома разрушаются. Странно, но можно жить годами в доме, не делая ремонт, и он будет как новый, но стоит уехать… Наверно, человеческое тепло поддерживает прочность стен, душу дома. В переулках вокруг твоего уже с месяц не горит ни один фонарь. А я научилась падать.
Одиночество гонит из дома в ночь и делает тишину невыносимой. Одиночество – это ощущение нехватки конкретного человека. Когда не просто один, а без тебя. Не чувство, а физическая боль, словно вырезали живой кусок, и рана не перестаёт кровоточить. Звенящий вакуум внутри, ничем его не заполнить.
Я пишу тебе всё это, потому что мир многогранен, и у каждого из нас – своя грань. Я хочу, чтобы ты знал мою. Ты думаешь, я предала тебя. А мне кажется, что сценарий – лучшее из того, что у нас получилось в жизни. Мы все живём в разных плоскостях мира, а искусство создаётся на грани откровенности, служит мостом между сердцами людей, потому что настоящая драма – внутри нас. И нужно набраться смелости, чтобы построить мост.
Я подписала контракт. Летом будем снимать фильм о твоей жизни, как ты и хотел. Но я всё чаще думаю, стоит ли «добиваться большего, исходя из малого», если разлом между правдой и вымыслом разрушил наш собственный мост, и его половинки никогда не сойдутся вместе. Если играть тебя будет другой. Если мы друг для друга больше не существуем. Если ты не вернёшься.
28 марта – 03 апреля 2010
[1] Романтическая сцена из романа «Дорога на Лос-Анджелес».
[2] Джон Фанте. «Спроси у пыли» (цитата нарочно не точна, по тексту «цветок в песках»)
[3] Киноальманахи (о Париже, Нью-Йорке, Москве) – судьбы людей, живущих в мегаполисе
[4] «Спроси у пыли», «Подожди до весны, Бандини». Джон Фанте
