Я в Москву приехала, помню, не в Москву, а за визой в Америку… Дура была.
А потом случились замечательные лит.гостиные у Сергея Сокольского, где меня наставляли относиться к стихам всё же всерьёз, а не на салфетку записала и выбросила.
Может быть, рифма и хромает, но как очень точно однажды сказал поэт Андрей Сен-Сеньков:
И если даётся “сверху”, то нужно уметь не просто брать (для себя), а передавать дальше (для других).
А ещё учили следующему:
“Можно всю жизнь оттачивать слабые стороны (ту же рифму, к примеру, по учебникам стихосложения) – и быть всегда в середине, а можно не тратить силы и шлифовать только сильные – и сможешь прыгнуть дальше всех в неизведанное, это будет прорыв”.
Вспоминаю сейчас всё это, и думается, что по учебникам ни жить, ни писать невозможно.
Язык – он живой, трепещет вокруг тебя и растёт-развивается каждую минуту. Хоть тот же сленг взять – как быстро одни слова устаревают, а другие приходят на смену.
Говорить можно на любом языке, но писать и думать только на одном – родном. Есть, правда, гении (Владимир Набоков, например), для кого выбор языка произведения вытекал из замысла, как для прочих жанр-формат диктует идея. Но исключения подтверждают правило.
Знаю замечательную прозу эмигрантов, но чувствую, что пишут они как бы по воспоминаниям, т.е. погружаясь в российскую действительность, в своё прошлое. Ностальгия – неисчерпаемый источник вдохновения. Русский язык живёт в России, даже если он не стихи, а фотография. Поэтому, наверно, и не уехала никуда.
Я против закона о запрете мата, это тоже часть русского языка: как, по-вашему, на вокзалах разговаривают, возвышенным слогом Пушкина что ли? И как мне описывать вокзалы тогда? Не в райских кущах живёт человек.
Я против того, что в московских офисах пишут и говорят на английском: пусть экспаты, даже боссы, учат русский в России. А то в своей стране чувствуешь себя иностранцем.
Когда украинцы оплакивали Крым (да и в России поэты тоже, не будет там больше Волошинского Коктебеля, будет фешенебельный Сочи), я думала о Юльке. Она вернулась домой. Когда мы советовали ей после окончания мастерской ВГИКа: “Езжай домой, там звездой будешь”. Она прямо сказала: “Я могу снимать кино только на русском языке, другого не понимаю”. И она права.
Без языка человек становится на уровень животного, теряет возможность самовыражения и свою культуру.
Есть, правда, иной язык – живопись, межкультурный язык символов и знаков, почти эсперанто. Первейший язык планеты, если считать наскальные рисунки.
И всё же в каждой культуре те или иные символы, цвета, образы имеют разное прочтение.
Когда-то люди писали на камне, глине, пергаменте, коже – настоящее, на века, а сейчас и бумагу превратили в систему двубитных сигналов, нас – в профайлы социальных сетей. Мы стираем, стирают нас. Поток информации – засуха в мыслях. Амнезия – проблема века. Навязчивое желание фотографировать и сохранять в сети свои дни создаёт Facebook – обезличенную книгу повального дежавю, гигабайты мусора прошлого. А во имя светлого будущего объявлена всеобщая гаджетизация. Слова уже не читаемы, как иероглифы древних, новый язык – интерактивная инфографика, её сменит прямо наведённая в мозг эмоция. Мигание лампочки, электронный сигнал, алфавит из нулей и единиц.
Но слово – единственное, что в нас есть человеческого, утратив его, мы замкнём круг истории и очутимся в начале начал, обесценив сами себя.
Слово – сакрально.
“Истина проступает в книге после смерти автора” (Умберто Эко). Или проще говоря: хороший писатель – мёртвый писатель. Или хотя бы старый и больной, тогда ему, мол, есть что сказать.
Помню 2 случая на выставке “Книги России”:
“О, мемуары актрисы! Дайте 2 книги!” И наши мне: “Ты иди погуляй по выставке, если тебя будут спрашивать, мы позвоним. Без тебя твои книги лучше продаются. Это потому что выглядишь слишком молодо”. (Хотели сказать: несерьёзно). Всем почему-то нужен не живой человек, а герой мифа. Тому, кто ходит рядом по тем же улицам, не верят.
Но другую книгу при мне купили так:
“Не поняла о чём, но язык мне очень нравится”.
Хочется верить, что дело всё-таки не в личности писателя (мёртвого или живого), а в том, ЧТО и главное – КАК он пишет.
Некогда Хулио Кортасар бичевал писателей старой школы, рвал шаблоны и призывал писать языком “где точное изложение сути вещей соседствует с отвратительным жаргоном”. Языком самой жизни. А сегодня это язык блогов. И значит, настало время возвращения. И одной художественности текста недостаточно, нужен какой-то свой – узнаваемый по строке-абзацу – стиль, новояз (пример: ритмика Андрея Белого), да что угодно, но отточенное, своё.
И непременно Сложное. Проста – плоска, не хватает ей глубины эмоций и смысла. Всякий раз, когда советую кому-то почитать романы Набокова, слышу в ответ: “Ну он так сложно излагает, одна строка длиной в абзац”. Хочется взорваться и спросить: На хрена вам тогда книги?! Смотрите свои сериальчики в айпадиках, читайте фейсбуки с ашипками. А книги – для тех, кто думать привык.
Так что и с Кундерой я тоже согласна в том, что безумец, вздумавший сегодня написать роман, должен писать его так, чтобы переложить на мультики-фильмы-игры роман было невозможно.
Впрочем, и это наверно, путь в никуда. Сериалы победят. Останется немногочисленное братство хранителей слова. Эдакая масонская ложа, где чтение будет восприниматься древним сакральным ритуалом.
И тем не менее, есть такой закон (пока ещё существует): люди, которые читают книги, управляют людьми, которые вместо этого смотрят телевизор или торчат в соц.сетях.
