Подобно времени, пространство рождает забвение;
оно достигает этого,
освобождая человека от привычных связей с повседневностью,
перенося его в некое первоначальное, вольное состояние,
и даже педанта и обывателя способно вдруг превратить в бродягу.
Говорят, что время — Лета;
но и воздух дали — такой же напиток забвения,
и пусть он действует менее основательно, зато — быстрее.
(Томас Манн “Волшебная гора”)
Писать роман — Эверест складывать, как пирамиду, из мелких речных камешков. Жить на семи ветрах эмоций, бережно собирать дождевую воду фантазии, а иногда и водопад приходится перекрывать, чтобы потом процедить ее, мутную, очистить и наполнить кувшины, которые потащу вперед и вверх — в гору на своих хрупких плечах. Чем выше поднимаюсь, тем дальше от земли.
Точка в финале — вершина. И голова кружится от высоты! Мир сверху кажется таким игрушечным. И он весь — мой! Наверное, то же самое чувствовал Наполеон на Поклонной горе.
Помню, оба финала романов у меня были связаны с Большим каменным мостом, неудивительно, ведь за ним — мой любимый Александровский сад, где они и были большей частью написаны (на ходу же пишется, в голове, дома за столом всё только переписываешь).
А может быть, мост неслучаен, в городском пейзаже именно он — вершина, горное плато, откуда открывается панорама, а может, мост — это связь между мирами.
“Проникновение”: май, смотрю на него с Патриаршего моста. Панорама Кремля и дыхание лета в ветре.
А потом — падаешь с моста и разбиваешься о камни. Но не насмерть. Первый ответ издательств: “Нам это не нужно”. Кома. Выныриваешь из нее, словно все еще 2009-й, а тебе говорят, на земле февраль 2013-го… Друзья звонят: дочь родилась, развелся, работу нашла, квартиру купил. Бл@, когда успели? А я что же вычеркнула почти четыре года из жизни? Я ведь ничего и не помню. Помню, был белый-белый город, лабиринты, статуи из песка… В моем пространстве время текло иначе, и вообще все-все было по-другому. Жизнь была прекрасна и загадочна, словно зеленые холмы в импрессионисткой дымке. Ветер был свеж. А сейчас — пространство замкнуто, заперто внутри комнаты-офиса-метро. А от мыслей, что создала нечто не нужное никому, становится еще теснее. Виски сдавливает, голова болит. Меня отпаивают теплым бульоном и анальгетиками, лечат, успокаивают, учат “как надо жить”, осторожно подглядывая за реакцией, словно я — пациент психиатрической клиники. Потом вручают костыли и выписывают.
И снова наступает весна. Прилетают первые письма читающих: “ваша книга изменила мне жизнь”. Пока болела и не жила, на моей планете тоже многое изменилось, книжка в сети сама пробила себе пусть и тропинку, но карабкается по ней и не жалуется. Отпускаю её, выбрасываю свои костыли. И тут мне вдруг протягивают руку — помогают издаться. Держу книгу в руках и думаю, всё, выпускной бал. Или свадьба. Теперь точно мой дом — “пустое гнездо”.
Учусь просыпаться в пустоте. Завариваю кофе, по дороге на работу читаю чужие книги. Работаю, возвращаюсь с моря, влюбляюсь, гуляю по городу и осеннему (уже) парку, ссорюсь, ем сыр, пью вино и чаи с барбарисом на меду, болею, слушаю стихи и музыку в плеере, играю с таксом, хожу по барам и магазинам, занимаюсь сексом, мою посуду, смотрю кино… все как у людей. Только с каждым днем все темнее и теснее становится в этом мире, словно стены комнаты сжимаются, а окон в ней никогда и не было. Сначала рисую окно. Убеждаю себя: чтобы написать одну хорошую книгу, нужно прочитать тысячи других, лучших, и сейчас у меня период “сбора материала”. Каждая гора — волшебная и требует особого снаряжения. Тяну по абзацу в день, а вдруг само пройдет?
Если бы я могла плести кружево строк, как Набоков, если бы всё, что снилось Борхесу и Кортасару, приснилось и мне, если бы обладала пророческим даром Кафки, философичностью Сартра и Камю, нежностью Ремарка, смелостью Буковски, страстью Рембо, то…
А так три варианта:
1) выпей яду – страшно
2) живи как все – незачем
3) займись чем-то еще – но я больше ничего не умею и не хочу уметь.
А ты уже стоишь темной фигурой на краю моих снов, и просыпаясь по утрам, я говорю с тобой. Когда-то писала: “любовь – это внутренний диалог, который не смолкает ни на секунду”. Нет, это вдохновение. Ты слушаешь и из любопытства придвигаешься ближе, черты проступают из тени, и скоро я смогу к тебе прикоснуться, вдохнуть запах твоих волос, услышать твой голос. И тогда у тебя появится судьба и дорога, друзья и враги, а наша комната расширится до пределов города, страны, планеты. И ты скажешь: “У нас — своя дорога. Хватит перекладывать вещи с места на место и на картах искать невидимые подсказки. Компас — внутри. Он уже указал на север. Пора в путь!”.Да, лучше гор могут быть только горы.
Да, Мауна-Кеа выше Эвереста.
Сегодняшнее местообитание:
Новоспасский мост и пруд в парке
“Писатель (любой) и есть мост между внутренним и внешним, мистическим и реальным миром, между прошлым и будущим,
его книга — шаг в бесконечность”.
