Маугли’s rainy days

I will never be untrue…
(Джим Моррисон)

 

И пусть волосатые тапки из ламы
символом станут писательской славы!

Я не хочу говорить с тобой,
Я хочу говорить с тобой внутри себя…


****

Не переношу три вещи в жизни: остывший кофе, лето и вранье…
Первое заливается кипятком, третье – молчанием и только лето – оно навсегда.
Незаживающая аллергия на солнце и душные офисные клетки, отвратительная, как опечатка на «лл».
Ты сказал: Кризис – удел тех, кто стремился, но не достиг.
Я всегда мечтала увидеть мир, познать время через пространства,
а вместо этого смотрю на закат в пустыне на мониторе компьютера…
Дождь! Хоть ты не уходи. Останься. Помоги дожить до осени!

****

Карандашом на полях:
Врачи говорят с пациентами на каком-то инопланетном языке и ждут, что ты телепатически просчитаешь последствия их приземления на твою планету…

****

«Писательство – это что-то интимное, как прикосновение кожи к коже. Хотя иногда ты просто моешь полы», – Стивен Кинг.

Сколько можно уже шкуру обдирать наждачной бумагой, думаю, стоит научиться мыть полы не по-флотски, а на коленках с тряпочкой в руках…
Черт! Не-на-ви-жу банальность! Хуже пошлости. Уж лучше матерая порнуха, чем Сесилия Ахерн или как там их еще.
Но как девочки приоткрывают ротик при чтении! Да и взрослые бабы – тоже.
Такие мне десять волосатых тапок из ламы оплатят и summer-house на Мальте с выходом в Интернет.
На мужчин рассчитывать не приходится: настоящие мужики играют в WarCraft/

Остальные же тоже приоткрывают ротик, правда, дома за закрытой дверью или над КПК (обложки не видно).

 

****

Я – точно маугли. Маугли – это люди, выросшие в звериной стае.
У меня никогда не было подруг. Зато был браслет из лезвий, как в «Заводном апельсине».
Посему дружба непостижима, как смысл бытия: невозможно разобраться, кто друг, а кто нет, не переспав с ним…
А женщины – вообще иной вид. Они заводят детей из-за «страха быть брошенной». Одиночество, оказывается, –  болезнь.  Им нужна «гарантированная» любовь, свобода от фитнесов, диет и необходимости быть красивой. А дети, мол, никуда не денутся. Они априори любят, а не за что-то. И «твой образ – навсегда со мной». Каково? Попахивает рабовладельческим строем.
А я думала, что женщины ПРОСТО любят детей, точно так же, как я ПРОСТО люблю собак. И что одиночество – это естественное состояние, если ты не сиамский близнец, конечно.
Нет, не видать мне тапок из ламы…
Чем дольше живу, тем меньше понимаю этот мир.
В 30 хотела сделать татуировку на правом запястье: «Бесполезно. Мне уже 30».
Стандартная процедура: Рукопожатие – Как живешь? –  Длинная тирада на тему: почему я живу неправильно и как надо.
Вот только кожа – это чистый холст, тату – патина ошибок времени на нем.
А я – вне времени и вне боли (что тоже немаловажно).
Может,  купить значок с надписью «глухонемых не беспокоить»?

 

****

Первый роман Стивена Кинга «Кэрри» его жена вытащила из мусорки, стряхнула пепел и… Права были проданы за 400 000 долларов!
«Когда я читаю посвящение моей жене (мужу) на первом романе, я улыбаюсь, потому что этот человек знает». Верить в человека – это как бы знать его будущее.
Интересно, а кто из моих знакомых писателей (близких и дальних) мог бы похвастаться такой женой, как у Кинга?
Задумалась о том, что романы стоит писать БЕЗ посвящений.
В конце концов, текст от этого не изменится.
Хотя жаль. Посвящение красиво смотрится на первой странице.
Не какие-нибудь там костыли в виде цитат великих….

****

Карандашом на полях:

Президента Намибии зовут Хификепунья Похамба.
Вот это псевдоним для писателя!!! Все критики почтенно заткнутся…

Интересно, а кто-нибудь сопоставлял данные статистики о всплесках суицида с графиком выхода новых серий Monkey Dust?

****

Человек искренне старается помочь лишь тому, перед кем глубоко и безнадежно виновен. Сознание – через чувство вины.

****

Образы повторяются, но не должны, ведь мы – разные. Это не наши сны, это воспоминания из прошлой жизни. Мы переселяемся, перетекаем друг в друга.

****

Цвета меняются лишь в полумраке: не на свету и не в полной темноте. То есть счастливому больше не нужна дорога, но убитый горем не способен идти. И лишь несчастный ищет, как свет от уличного фонаря пытается растворить темноту комнаты, проникая через окно.
Каждый из нас носит внутри свою бездну: книги, картины, музыку, сны. Прыгнуть вниз, но не разбиться, а полететь, овладеть бездной. Познать ее – значит познать через нее себя.

****

Я – мастер трагедий. Рассветы у всех одинаковы, но вот закаты могут быть разными.

****

Дневник – это путь к отчаянию, роспись в собственном бессилии, невозможность или неспособность найти того, с кем можно поговорить по душам и выговориться, того, кто поймет и не осудит.

****

Не так уж и страшно испытывать боль: всегда чувствуешь, где болит, как сильно, какое лекарство необходимо, и когда все пройдет.
Страшно принять на себя чужую, потому что ничего не знаешь о ней. То, что незнакомо – не лечится, и ты как бы остаешься вечно обвиняемым… Но кем?

****

Свобода чувственная доступна лишь абсолютным эгоистам или обреченным на одиночество, все остальные давно пали жертвой любящих их сердец.
Интеллектуальная свобода – незнание, отсутствие предназначения, fatality.

****

Некоторые обладают повышенной чувствительностью, им не стоит выходить за дверь своих снов – рассудок не выдержит.

****

Есть люди, которые вскрывают наши сердца, как консервные банки. И им все еще мало! Чувства невозможно постичь с помощью разума – технология восприятия иная.

****

Чем больше непознанного в человеке (книге, картине, музыке…) тем сильнее его (ее) притяжение. Ходить по лезвию непонимания? Да! Только заточить его поострее!

****

В каждой женщине живет Ева, иначе все мы были бы в Раю,
где всегда хорошая погода, все в белом  и скучно, как в приемной у дантиста
(а рефрен – как основная черта повествования).

****

Если в человеке, пусть и со временем, не вскрываются изъяны, с ним становится скучно.

****

Если серьезно болен, начинаешь понимать старость.
Старость – это та же болезнь. Только от нее не лечат. От нее не отдохнешь.
Надеюсь, когда мне не захочется больше бежать вверх по эскалатору, а тем более вниз…
Найти в себе силы для шага за край. Заметила, что в последнее время особенно внимательно присматриваюсь к крышам и мостам, словно оцениваю с точки зрения красоты полета и смертельности приземления.

****

Самая лучшая музыка – ветра и дождя за окнами.
А Skype – лучшее изобретение человечества.
Теперь я могу слышать твой голос и шум дождя… Скажи мне что-нибудь!

****

Разрушительная сила должна созидать.  Некуда девать эмоции – сублимируй!
Суррогат из того, что когда-то хотелось, но не смоглось.
Не получается коньяк (поэзия), давай вином (прозой) зальем страницы.
Суть одна – из винограда, концентрация и выдержка разная.
Beaujolais nouveau тоже сойдет. Все зависит от…
В жизни вообще все потно, мелочно, скучно. Искренне верю, что смогу остаться ее сторонним наблюдателем, репортером, наконец, тайным (но не разоблаченным!) агентом.
Хотя привычка писать тексты (любые) ведет к душевной изоляции.
Вы и не заметите, как перестанете сообщать родителям не то, что о полном крахе,
а даже о банальной простуде.
Казалось бы, что можно выжать из простуды?
Уверяю вас, можно. Депрессию. Или поход в круглосуточную аптеку – с маньяком-наркоманом за углом… И дальше – сюжет по накатанной.
Не живешь, а пишешь. Не пишешь – не живешь.

****

«Писатель должен много читать».

Абсурдное утверждение. Человеку, не влюбленному в литературу, в голову не придет писать романы. Зачем, спрашивается? Это как пацифиста отправлять на войну.
Тот, кто влюблен, априори читает – много всего и сразу. И пишет он потому, что «та самая философия» не раскрыта полностью у возлюбленного автора, надо бы дописать, пояснить что к чему. Развить – добавить – сказать что-то свое, новое – поверх.
ЛУЧШЕ. ЯСНЕЕ. СВЕЖЕЕ.
Понятие преемственности в культуре как раз и строится на таких дополнениях.
Помню, в детстве всегда дописывала эпилоги к любимым книгам или переписывала финалы.

****

Книга – заменитель жизни. Точнее, возможность заполнить пустоты ожидания между ее кусками: в очереди, в самолете, в пробке, перед сном…
В жизни каждого есть книги-вехи.
Первой у меня была «Принц и Нищий»,  читалась папой на ночь вместо детских сказок.
Потом «Заводной апельсин» и браслет из лезвий с тягой к преодолению.
После «Триумфальной арки» все разрозненные куски прозы и наброски сценариев слились в «Пустые времена».
Странно, что «Дом на усталость» я написала, переходя улицу…
Навстречу шла семья: папа, мама и маленький мальчик с красным шариком, и я подумала, а что если шар вылетит у него из рук…
Чем теперь мне грозит караван на закат Рембо?

****

«Я тебя увезу на лодке в Китай, далеко…
оставив всех твоих любовников плакать на другом берегу»
Песня из кинофильма Питера Гринуэя «8 1|2 женщин»

Перед сном ты прижимаешься ко мне сзади и целуешь мне спину, между лопатками.
Ты говоришь: «Я так люблю тебя!». Просто и пронзительно искренне.
И мне горячо и больно.
Что это за сила такая, которая заставляет меня постоянно тебе врать, даже в мелочах? Если я хочу любить только тебя и люблю больше всех на свете?
Ненавижу треугольники, тем более перевернутые. Но всегда стою точкой в их основании.
И вы все – благородные рыцари. И только мне достается роль «обделенной» суки, которая «позволяет» себя любить.
А я не хочу быть сукой, тем более перевернутой, тем более обделенной, да еще и с комплексом вины.
НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ ТАК ЖАДНО! Когда-то нужно остановиться.
Да, написал Берроуз «Голый завтрак», а Кинг – «Мизери» под наркотиком.
Но были и другие романы – БЕЗ.
Без эйфории тоже можно писать.
И ты прав: поехали строить хижину в Сибирь. Мне, наверно, нужна полная изоляция.
Как наркомана нужно привязывать к койке во время ломки.
Хотя твоя первая мечта о смотрителях маяка мне нравилась больше…

****

Чем пахнут тайны летних парков Москвы? Безнадежностью улыбки из прошлого.  Подумать только! Человек, сидящий на игле тяжелой музыки Мориссона, Кобейна, Кейва, Баха и Альбиноне, наконец, вдруг слушает в плеере «Солнышко в руках» группы «Демо». Боже мой, хорошо еще, что никто не знает, что за хрень у меня в наушниках!
Главное отойти подальше от дорожек, чтобы даже ритмов прохожим не было слышно!
И до сих пор не покидает странное чувство опьянения, когда машина влетает в тоннель…
Тогда: дождь и рука в руке, и бесконечная череда осенних огней навстречу.
«Он хотел именно эту картину: два силуэта, блуждающие за стеной тумана.
Шел дождь. Мы случайно сели рядом за столиком в кафе, и я вдруг четко осознала,
что когда-нибудь капли дождя вернутся словами. И я подарила ему наши силуэты».
А еще он хотел жену-домохозяйку и троих детей. А меня впереди ждали города, калейдоскопы лиц, запахи, звуки…
И сейчас я поднимаюсь на мост над Москвой-рекой, смотрю на позолоченные вечерним солнцем купола Новодевичьего монастыря и думаю: «Не высока ли цена?»
Пусть даже Судьба и вернула мне 22-е октября.
Но одно я знаю точно: эта картина, не смотря на все расспросы его жены, висит, как и раньше, над кроватью, как и эта глупая песня, звучащая в той машине, навсегда застряла среди моих записей, кочуя из плеера в плеер…

****

Из подслушанного за столиком в кафе:
«Социально опасные элементы начинаешь воспринимать не столь настороженно после того, как от самого шарахнутся в темном переулке, как от социально опасного».

****

Из прочитанного за столиком в кафе:
«Все романы писателя – это письма одному человеку»
… И он приходит, чтобы остаться.

****

Да… Тапки из ламы. Символ писателя.
У многих – это письменный стол. У меня рабочий стол – туалетный, но с  компьютером. Вдохновение созерцаю в зеркале. Муза, наверно, моя точная копия. Мой двойник.
А тапки из ламы подарил мне ты на Новый год, потому что когда писала «Пустые времена», жутко мерзли ноги.  Но Бес решил, что они живые. Он с ними дружил: спал на них, грыз, сосал, играл… даже описал. В общем, без присмотра долго они не протянули.
Посему по праву считаю их  символом «домашней работы».
А что я еще могу делать дома? Только писать…

****

«Дождя хватит на всех»
(«Закрой за мной дверь, я ухожу». Виктор Цой)

Пожалуй, «Белый город» заслуживает молчаливого неприятия. Писать было тяжело (два раза болела за зиму), а уж читать и подавно. Нельзя, наверно, бить читателя кувалдой по голове. Легче нужно к людям относиться. Хотя не буду скрывать, иногда хочется кувалдой, чтоб хоть на миг перестали жевать и улыбаться…
«Она пишет книгу, которую никто никогда не прочтет, и любит человека, который не простит ей отсутствия». Поменять времена глаголов на прошедшее, и готова эпитафия.
В 2004-м по Марсу зашагали Spirit и Opportunity. За пять лет они завалили компьютерные системы ученых фотографиями пустынных пейзажей и кратеров красной планеты и ночного неба с запечатленной Землей, нашли серу, магний, доказательства существования воды (гематит, который образуется во влажной среде). Они сделали все, что могли и даже больше. На Земле в них уже перестали нуждаться, но…
у марсоходов нет кнопки «выкл», чтобы не нажать на нее в самый неподходящий момент.
И теперь они обречены вызывать Землю вечно. Даже если она не отвечает.
Марсоходы почти ослепли: их камеры давно запылились. Но они по-прежнему просыпаются каждое утро с восходом солнца, заряжающего их батареи.
Они продолжают вызывать Землю. Земля молчит.
Марсоходы не стареют: атмосфера красной планеты содержит всего 0,13 кислорода, и нет влажности, значит, они не будут ржаветь. Возможно, марсоходы переживут саму Землю, продолжая посылать сигналы в пустоту космоса.
Иногда они кажутся мне метафорой подлинного одиночества, иногда я думаю, что похожа на них…
Потому что самый одинокий путь – творческий. Можно родить хоть десять детей, стать рок-звездой или президентом, все равно останется время на что-то еще.
Но когда пишешь, то словно выходишь на улицу в непроглядную дождливую ночь.
Дверь захлопнулась, ключ остался внутри, сделка обратной силы не имеет.
И стучи – не стучи, реальность уже не откроет, она не прощает отсутствия.
Мечты, которые «должны сбываться», порабощают, перестаешь чувствовать время.
Остается только шагать по лужам вперед и вперед, даже если они давно уже высохли.
Получается, билет в один конец.